Пыль, которую поднял последний газовый конфликт между Россией и Украиной, начала оседать. Однако все еще трудно сказать, кто кого хотел обмануть, кто кого по праву обвиняет. Украина указывает пальцем на Россию, Россия – на Украину; оба государства – на сомнительного посредника РосУкрЭнерго, который якобы украл миллионы засчет газовых поставок из России. Европейский Союз нейтрально отреагировал на предложение посредничества, даже возражал против роли посредника для избежания явного принятия чей-либо стороны. США сделали лишь мягкое предостережение о том, что обе стороны конфликта должны подумать о „гуманитарных последствиях прекращения поставок“. Даже обычные напады СМИ на Россию значительно поутихли. И только Россия, как в конце концов всё-таки написали в прессе, не упустила возможности обвинить США в том, что они якобы подстрекали Украину в хищении газа. Заключение было таковым: Типично русские, какой абсурд! В общем, все это может показаться очень скучным!

Но постепенно сквозь редеющую дымку становятся очевидно, что стоит за всем этим: в первую очередь следует упомянуть оба соглашения, предшествующие актуальному конфликту. Собственно говоря, соглашения были подписаны непосредственно после того, как в этом году НАТО и ЕС перекрыли Украине вход в ЕС и НАТО, т.е. засунули его с прозрачными объяснениями в долгий ящик. В сентябре 2008, однако, ЕС заключил с Украиной договор о сотрудничестве, который хотя и не включает согласие на членство в ЕС, но все же открывает эту возможность. Важный пункт в соглашении – это усиленное сотрудничество по вопросу энергетической безопасности.

В декабре 2008, за две недели до обострения конфликта, министр иностранных дел США Кондолиза Райс подписала  „хартию о стратегическом партнерстве“ между Украиной и США. В хартии стоит черным по белому, что „по итогам саммита США и ЕС 10 июня 2008 Украина и США должны укрепить трехсторонний диалог (если только трехсторонний диалог вообще существует! – примечания К.Е.) с Европейским Союзом для улучшения безопасности энергоснабжения.“ Это могло бы означать, что „США собирается помочь Украине в модернизации устаревших украинских газопроводов.“

Затем после этих соглашений „Комитет по партнерству США и ЕС с Украиной“ („US-EU Partnership Committees for Ukraine“), основанный 14 мая 2007, т.е. задолго до этой официальной договоренности в Берлине, выступил с заявлением. Цель комитета – развитие энергетической безопасности при сотрудничестве ЕС и Украины и уменьшение зависимости Украины от России. Инициатором этого комитета был никто иной, как куратор и консультант „Центра стратегических и международных исследований“ („Center for strategic and international studies“ (CIS)) Сбигнив Брзежински, выступающий с американской стороны; со стороны Германии выступает экс-министр обороны Фолькер Рюе от имени „Немецкого общества внешней политики“ (DGAP).

От имени комитета выступают также экс-министр иностранных дел США Мадлен Олбрайт, известный американский сенатор Р.Люджер, который со времен саммита НАТО в Риге публично требует участие НАТО в защите энергетической безопасности членов союза. Далее в комитете участвуют другие профессиональные „советники“ из круга Брзежински, заинтересованные  в демократизации Украины, – всё это напоминает  организованный в своё время „Комитет за мир в Чечне“, вторым председателем которого также является Брзежински.

Согласно заявлению в мае 2007, одна из центральных целей „Комитета по партнерству США и ЕС с Украиной“ – это удержание все более авторитарной и императорски ориентированной России от использования ею политических конфликтов с Украиной для управления  недовольством российского населения против внешнего врага. „До сих пор Украина не была еще целью“, однако, „она могла бы ею стать…“

В своем интервью Брзежински объяснил по поводу целей комитета: „Если Украина не будет двигаться в сторону Запада, то у России вновь проснётся ностальгия по императорскому величию . Из-за этого Россия может стать серьезной проблемой и будет продолжать угрожать Украине. Поэтому мы все заинтересованы в развитии этого процесса (демократизации Украины – примечания К.Э.).“

Нашим читателям будет полезно знать о том, что еще 10 лет назад в своей книге „Американское первенство» Брзежински писал об Украине следующее: „Украина, новое и значительное пространство на евразийской шахматной доске, – это геополитический центр вращения и тяжести, так как только уже ее существование как независимое государство способствует преобразованию России. Без Украины Россия – не  евразийская империя.“ Политика США должна быть сконцентрирована на Украине, если Америка хочет полное отсутствие конкурентов в Евразии. Расширение НАТО и ЕС, поддержка „Оранжевой революции“ стали первыми шагами в этом направлении. Сегодня на повестке дня стоит „уменьшение энергозависимости“.

Кай Элерс

www.kai-ehlers.de

Übersetzung: Kristina Trushyna

из книги: Нам казалось, что всё возможно, 60 человек  «Поколения 68» рассказывают о 60-ых годах и о том, что с ними   стало.

«Зелёная Ветвь 252», под редакцией Вернера Пипера.

Когда меня просят рассказать о 60-ых годах и как всё раньше было, то я никода не знаю  с чего начать. Есть много разных дверей, которые можно открыть. Есть много вариантов,  как именно рассказывать. Можно начать о своих мечтах того времени или же  о гневе, который наполнял наши сердца. Или же просто рассказать о том, как выглядела моя жизнь c 15  до 30 лет ?  Всё уже давно кануло в Лету, однако по-прежнему актуально. Что казалось раньше мечтами, это и по сей день мечты, то есть мечты о более справедливом и более теплом обществе, о cообществе, которое даёт нам  свободу и в то же время окрыляет, и о красоте вместо войны.

Сегодня я знаю, что за наши мечты нужно дорого заплатить и что гнев ещё не утих. Мечта – это функция гнева, мечта и гнев зависят друг от друга, без мечты нет гнева, но без гнева  мечты остаются ненаполненными. Если начать с гнева, то следует начать издалека, чтобы сопоставить мое состояние того времени с состоянием моего шестнадцатилетнего сына и моей двадцатилетной дочери. Они сегодня так же возмущены, как и я в то время. У нашей молодости много общего, хотя с тех пор и прошло 50 лет. Порой я не знаю,  было ли у нас тогда больше причин, чтобы возмущаться, чем сегодня и имею ли я вообще сегодня еще право возмущаться.

Я был возмущен своим окружением, которое не хотело вмешиваться, которое хотело держаться на заднем плане, прятаться и скрывать свое прошлое, а также не хотело брать на себя ответственность за настоящее время. От моей мамы я ничего не узнал о годах войны и о времени националсоциализма. Прошлое  было лишь большой черной дырой.  Там не было ни отца, ни истории, ни государства с которым я мог бы себя идентифицировать. Когда я, шестнадцатилетный мальчик, скитался по дорогам Великобритании, мне надо было отвечать на вопросы, к которым я не был готов. Кисиа, молодая англичанка польского происхождения, с которой я познакомился в Кембридже, когда я искал защиту от английского дождя под импозантными лондонскими порталами, объяснила мне свою симпатию ко мне так: что я, хотя и немец, но не такой „pig-headed“(тупой) как она ожидала бы от немцев. Позже, во Франции в Провансе, мне довелось столкнуться с похожим явлением  и опять невольно доказывать обратное: там немцев называют „cochon“(свинья).

О чём и о ком говорить? О Гёте или о Гитлере? Кто есть немцы – народ поэтов или преступников? Начался ли новый виток истории в 1945 году или же просто на старое был  натянут занавес и  всё осталось по-прежнему? ? Сколько раз в моей жизни  меня спрашивали, какому примеру я следую? Я никогда не мог на это ответить. Тем более в то время. Не было никаких примеров, идолов или идеалов. Были только мучительные полюсы: Гитлер и Гёте, культурная нация и фашисты, темы, смягчённые только из-за посредственности с которой они обсуждались в школе.

Филистер Гёс, комендант концлагеря Освенцима: днём он убивал евреев в газовых камерах, по окончании работы в пять часов жена ждала его дома, который был расположен на территории концлагеря, чтобы помузицировать и послушать стихи немецких поэтов. Являлось ли это моей культурой?

Был только я – и никаких ответов.

В те времена я жил в маленьком пригороде Оснабрюка, насчитывающим около 10.000 жителей. Мелле. Красивая местность. Сытые люди. Выстроенная недавно гимназия, в которой все было в порядке. Мой протест выражался в отказе остричь волосы по плечи; я носил теплое пальто  c американского склада, импортированное прямо из Вьетнама. В школу я ходил босиком, пока позволяла погода. Помимо скудных сообщений о Гете и Гитлере, все интересное, что я мог услышать, прочитать или сделать, я должен был организовывать для себя сам: стать представителем школы, организовать школьную газету, частные заседания по литературе, философии и политике. Добропорядочные граждане кричали мне вслед «Иисус, Иисус», стараясь обругать меня. Меня злолоэто, поскольку у меня не было ничего общего с Иисусом. Меня интересовало азиатское мышление. Часами я мчался один по полям, лугам и лесам, скрываясь от призраков Вьетнамской войны. Но мне не удавалось убежать от них. Сообщения о пытках настигали меня посреди леса. Особенно отчетливо я помню сообщение, в котором описывалось, как американские солдаты пытали своих пленников иголками, которые они загоняли им под ногти. Я не мог избавиться от этих видений.  Чем дольше длилась война, тем больше они занимали мои мысли.

Необходимо было что-то предпринять. Но что? Акции самостоятельной организации в качестве школьного представителя, межрегиональные встречи школьников, тексты и стихи в собственноручно выпущенной школьной газете, написанный в старшем классе и так и не опубликованный роман «Holzen und die Männer daneben» о закостенелом человеке и его окружении; в этом состоял мой протест против  немецкого обывателя, который пускал все на самотек. В конце концов я хотел свести счеты со всем этим в заключительной речи к выпускным экзаменам и – прочь из затхлой провинции. Наконец-то, свобода! Мир! Жизнь! Франция, Италия.

Потом пробуждение в университете. Прощай, свобода. Прощай, мир. Прощай, жизнь. Тысячелетняя плесень под университетской мантией! Невыносимые фронтальные лекции вместо задушевных бесед. Даже в публицистике и в политических науках, где я хотел скрыться от всего этого, была сплошь сухая догматика. Путем к спасению стала литература. Молодые поэты читали свои произведения в маленьких кругах. Но и этого я не смог выдержать долго; эти встречи оказались безвкусными: литература ради литературы, без содержания, идентификации, без ответов на вопрос – куда. По-моему, это не лучше, чем потребление ради потребления, то чем жили наши родители до нас. Хорошо, их можно было понять: родители были поколением восстановления страны после войны, они залечивали раны, нанесенные войной. Шрамы были отвратительны, они их старались скрыть. Но следовать в том же духе? Стать такими же? Нет. Стала неизбежной необходимость вырваться из этой золотой клетки. Мы хотели увидеть шрамы и перевязать все еще открытые раны – всё это было важно для нас, и я повторяю это при каждой представляющейся мне  возможности, это было осуществимо. Будущее было неясным. Намечался прорыв. Вместе мы были сила.  О безработице, об отсутствии перспектив на будущее, о кислотных дождях, озоновой дыре, черном закопченом снеге, СПИДе, птичьем гриппе и т.д. не было и речи. Предупреждения «Римского клуба», глобальное бедственное положение экологии еще не проникло в сознание граждан.  Более того, страстное увлечение природой моей матери: странствования, магазин лекарственных трав и диетических продуктов, нудизм, которые я наблюдал при хаотических обстоятельствах нашей сломаной семейной жизни, вызывали у меня сомнения, напоминая  мне пионерскую романтику нацистов. Напрасно, в чем я убедился на сегодняшний день: моя мать никогда не принадлежала к этим организациям. Слишком низко нависал нацистский туман  надо всем, что лишь отдаленно было связано с кровью и землей. Даже «Монте Веритас» – символ движения преобразования жизни двадцатых годов и молодёжного движения бардов Вандерфогель Wandervogel мерцали лишь как коричневые силуеты сквозь этот туман. Намного позже я увидел вновь их прежние очертания, проступившие из мрачного тумана.

В связи с этими обстоятельствами я решил бросить учебу и начать политическо-журналистскую практику. Для меня это не было в ущерб, это было последовательным осуществлением перспективы: я хотел ощутить всё заново и заново организовать свою жизнь. Я основывался на практику, на Здесь и Сейчас. Многие молодые люди принимали в то время такие решения; некоторые потом раскаялись и вернулись в университеты и в институты. Это их дело. Это не меняет ничего в сознании о неясном будущем, с которого начало поколение, чтобы перевернуть общество. Два слогана обобщали все движение: «Борьба с потребительским терроризмом» и «Мы хотим все и сейчас!». Фоном было послевоенное восстановление Германии, которое сегодня побуждает даже консерваторов, которые в то время обзывали нас шумными и хаотичными, называть себя  «Поколением-68».

Продолжение следует.

Übersetzung von Natalia Bureico mit freundlicher Unterstützung  von Maria Schröder.